О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов

Раза два или три Димичел оступался и останавливался, чтобы передохнуть, потому что тело Катрин, гибкой и стройной женщины, оказалось невероятно тяжелым. Он все время повторял, что у каждого свой крест и его нужно нести, и неужели все началось с той проклятой курицы и убитой им овчарки, говорил он себе, и вторая фляжка с виски тоже быстро кончилась, он отбросил ее в сторону, и чем-то же все теперь закончится, говорил он себе, я – чудовище…

Димичел уложил тело, завернутое в тент, в воду, на ту самую каменную полку, которая покато, под небольшим углом, уходила в реку и с которой он стрелял в тайменя.

Теперь они лежали в воде рядом – туша тайменя, примайнованная крепким канатом, с простреленной головой и его любимая женщина, которая погибла вовсе не в заломе. Она погибла – Димичел наконец-то понял – потому что он ударил ее по лицу.

Он решил, что не должны они в холодной реке лежать рядом, мертвый таймень и его любимая женщина.

Нужно было что-то срочно делать. Нужно было действовать еще и для того, чтобы отогнать назойливую мысль о карабине, стоящем неподалеку – он успел прислонить его к стволу толстой талины. О том самом карабине с обоймой, полной патронов. Ведь на тайменя ушел всего один патрон, а в обойме было шесть. Самому Димичелу сейчас больше одного патрона не понадобится…

Он вытянул тайменя на берег и ножом распорол брюхо. Видимо, руки у него все-таки дрожали, и нож задел тонкую пленку икорного ястыка – продолговатого, похожего на мешочек, хранилища рыбьей икры. А может быть, сама икра тайменя была уже настолько зрелой, что она хлынула на руки Димичела.

Самка, сказал Димичел, вот кого она поймала – самку, и самка шла на икромет. Потому что – Таймери!

Сейчас я приготовлю икру-пятиминутку. И я закушу икрой, потому что я – Димичел. Я никогда не выйду из игры! А голову рыбы я отрублю, высушу и повешу на стенку в своем кабинете.

Не дождетесь!

Он взял со стола две чистых чашки, соль и ложку и быстро приготовил икру тайменя, которую на реке и в лимане называли пятиминуткой: в тузлук с повышенной концентрацией соли на пять минут опускают икру, помешивают деревянной лопаткой, а потом сливают в марлю и подвешивают к ветке, чтобы тузлук вытекал.

Именно так Димичел все и сделал. Затем он достал из ящика еще одну бутылку виски – заготовленные фляжки уже кончились, а переливать алкоголь уже не было сил, налил полкружки и залпом выпил. Он упал ничком, прямо на песок, у костра. И он тут же услышал, как большая рыба бьет по воде хвостом – удары болезненно отдавались в его голове. Он сделал усилие над собой и открыл глаза. Глаза словно застилало туманом. Но он ясно увидел, что Катрин идет с дальнего мыса косы, от залома, к костру. Она светит себе под ноги фонарем. И мелкий галечник хрустит у нее под ногами.

11

С берега раздался выстрел, Тайма всплыла, перевернувшись брюхом, и из головы ее потекла широкая полоса крови. Она была сначала густой, и рыба была похожа на ствол дерева, которое распускает свои ветки – от полосы начали отслаиваться тонкие прожилки, которые быстрый поток разносил по реке. Скоро темно-бордовая полоса превратилась в розовую, а потом и вовсе пропала.

Кровь ушла из Таймы.

Тайм развернулся в яме и приготовился к новой атаке на людей, стоящих на каменной полке, но тут одного из них, упавшего в воду, понесло под бревна залома. Люди не могли знать, что внутри нагромождения деревьев, веток и коряг, принесенных льдами и талой водой, существуют десятки проходов, ямок и омутов, удобных и уютных для рыб. Сами же люди стремились преодолеть реку в узком месте Большого каньона только в просвете между скалой и бревнами. Туда и тянул упавшего в реку подростка второй человек, тот самый, который отворил кровь в голове Таймы. Он бросился в реку следом за упавшим, и теперь их обоих трепало на остром конце торчащего из залома ствола лиственницы. Тайм мог бы напасть на них, но не стал, потому что люди крупнее тайменей и хитрее их. Таймень не нападает на людей.

Таймень также никогда не нападет на медведя, добывающего рыбу на перекатах, но крупный таймень хватает зазевавшуюся в заводи утку и белку, переплывающую реку. Люди в деревне на мысе Убиенного рассказывали городским, что в Большом каньоне водится таймень, который уносит в реку охотничьих лаек. Но в Большом каньоне обитал только Тайм, и он никогда не нападал на собак.

Люди придумывали легенды про тайменей и про медведей, потому что они плохо знали их жизнь и не могли разгадать всех тайн природы.

Тайм уплыл под залом и встал в одной из ям. Но вскоре ушел под скалу, потому что почувствовал дрожание бревен над собой. И молодь, резвящаяся на стрелке, в галстуке двух проток, тоже разбежалась по реке от опасности, которую сейчас представляло собой беспорядочное, казалось бы, нагромождение коряг и бревен посредине реки.

Женщина, пробирающаяся по залому, не могла знать законов природного равновесия, а на самом деле естественного взаимодействия стволов и течения. Ведь беспорядочное, с точки зрения человека, соединение кажется ему хаосом, он не видит в нем порядка. И тогда человек, часто сам того не понимая, нарушает гармонию. Везде. Куда только ни ступит его нога и к чему только ни прикоснутся его руки.

Залом обрушился.

Тело женщины, той самой, которая освещала фонарем реку, не было приспособлено для отражения ударов сырых и тяжелых бревен, и у самой у нее не было природного инстинкта для того, например, чтобы сразу глубоко нырнуть и спрятаться от острых сучьев, которые тут же распороли ей бока и белый живот, сломали позвоночник. У нее не было мягких и гибких плавников, которые можно было бы просто прижать к телу и легко скользить между бревнами, а не болтать в воде руками и ногами.

Женщина с таким телом не может долго жить в реке. И она сразу погибла. Течением ее волокло к нижнему перекату, луч света следовал за ней, потому что фонарь, передающий свет, был прикручен к ее руке веревкой, и он не гас.

Тайм вернулся к каменистому берегу, где плавала кверху брюхом какая-то мертвая рыба, и он увидел, что икринки, потихоньку, одна за другой, выскальзывают из ее чрева. Ее тело не могло удержать